Гибридная война, которой нет
В феврале начальник Генерального штаба ВС РФ Валерий Герасимов выступил перед Академией военных наук с докладом о гибридной войне. Запад, сообщил он, ведет против России гибридные военные действия в форме цветных революций и других невоенных методов и потому задача лучших российских военных умов состоит в том, чтобы разработать ответные – столь же гибридные – меры. Между тем американские и натовские чиновники вот уже два года твердят о том, что доктрина гибридной войны у России не просто существует, а неустанно реализуется в действиях против Украины и Запада. Нельзя не заметить здесь определенного парадокса. С одной стороны, российские лидеры вроде бы уже не первый год являются признанными мастерами гибридной войны, а с другой – они только начинают обсуждать выработку такой доктрины.
На Западе гибридную войну иногда называют еще «Доктриной Герасимова» – это отсылка к многократно процитированной на Западе статье Герасимова «Ценность науки в предвидении», опубликованной в газете «Военно-промышленный курьер» в феврале 2013 г. Недавнее заявление Герасимова о том, что России необходим собственный гибридный метод, звучит загадочно, учитывая, что сам генерал вроде бы является создателем этой доктрины и мастером в ее применении на практике.
Гибридная война овладела западными умами. Вы не найдете сегодня конференции или панельной дискуссии по российской теме, где не обсуждалось бы глубокое владение Москвой навыками гибридных военных действий. Понятие настолько прочно вошло в обиход, что никто уже не объясняет, что оно значит. Глава Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин в нашумевшей статье заявил, что девальвация рубля есть результат гибридной войны Запада – и это лишь самая свежая иллюстрация того, насколько терминологически бессмысленным стало это слово.
Термин «гибридная война» появился в американской военной литературе за некоторое время до возобновления конфронтации с Россией. Под гибридной понималась форма противоборства, объединяющая конвенциональные военные и невоенные действия, совмещенные с терроризмом и преступными действиями (см. статью Джеймса Мэттиса и Френка Хоффмана Future Warfare: The Rise of Hybrid Wars, 2005). Примером может служить война между Израилем и «Хезболлой» в 2006 г. Изначальный смысл определения улетучился, когда сразу после аннексии Крыма журналисты и эксперты схватились за яркий термин, чтобы как-то отразить новизну ситуации.
Дело в том, что ни «Доктрины Герасимова», ни вообще какой-либо доктрины, сводящей различные типы ведения военных действий в единый гибридный метод, не существует. Да, генерал Герасимов в 2013 г. сделал выступление и написал статью о нелинейной войне. Статья представляла собой взгляд российской военной мысли на современные методы ведения войны. В статье подвергалось критике применение Западом методов политического противоборства и скрытых операций, направленных на смену режимов в таких странах, как Ливия и Сирия. На мой взгляд, автор не задавался целью изложить некую собственную доктрину, он, напротив, стремился объяснить, почему Запад настолько преуспел в использовании невоенных методов воздействия на противника, а не только в применении обычных вооружений.
Российские лидеры, похоже, убеждены, что четко определимой разницы между войной и миром не существует и что мир пронизан необъявленными и непризнанными конфликтами, включая конфликты, начатые самой Москвой. Это возрождение классического мышления эпохи холодной войны о политическом противоборстве и невоенных методах конфронтации. Выступления российских военных вряд ли являются дорожной картой российской гибридной войны. Скорее это размышления о природе конфликтов, воспроизводящиеся на протяжении всей военной истории. Каждое поколение лидеров военной организации делает такого рода открытия. Каждый раз, когда открытие совершается, для него рождается новое волнующее определение. Так родилось понятие «нелинейная война».
Если новое российское мышление и существует, то нового российского военного метода все-таки не просматривается. В конфликте на Украине применяются традиционные скрытые операции и открытые военные столкновения между конвенциональными вооруженными силами. Какого-либо видимого успеха интеграции «нелинейных подходов» пока не замечено.
Появившийся на Западе ярлык гибридной войны – реакция на российскую аннексию Крыма. Москва инициировала геополитический кризис, разрушив европейские представления о стабильности договоренностей в сфере безопасности. Система испытала глубокий шок. Когда люди или организации пытаются срочно адаптироваться к кризисной ситуации, они часто принимают ошибочные представления за правду. Идея гибридной войны со стороны России не была продуктом основательного военного анализа, она была ответом на кризис. Процесс серьезного западного анализа российской военной организации был прерван на 25 лет. Идея гибридной войны просто заполнила пустоту – как воздух заполняет воздушный шар. Но это лишь воздух. С Украиной Россия воевала с помощью танков и артиллерии, а не с помощью черной гибридной магии.
Гибридная война больше не является понятием военной науки. Скорее это политический концепт, фраза, помогающая как-то психологически отнестись к осознанию неясной угрозы со стороны России. На Западе этой фразой обозначаются теперь любые действия России, которые пугают говорящего. Опасность в том, что многие военные и политики убеждены, что полноценная российская доктрина гибридной войны – реальность. А веря в это, они склонны видеть проявления гибридных видов противоборств повсюду – особенно там, где их нет.
Особо чувствительному члену НАТО может и не понадобиться полноценное российское вторжение или операция спецслужб, чтобы потребовать от блока исполнения обязательств по ст. 5. Ведь практически любое действие России – в информационной, политической или военной области – может быть теперь интерпретировано как гибридное. Бессмысленные фразы могут оказаться смертельным оружием в устах людей, облеченных властью. Российский Генштаб уже довел гибридную терминологию до высокого абсурда, заявив, что цветные революции и колебания в курсах валют суть проявления западной гибридной войны. Могут ли западные коллеги усугубить бессмысленность этого термина, вот вопрос.
Автор – научный сотрудник Института Кеннана; аналитик Центра военно-морского анализа, Вашингтон