Морализаторские претензии к науке
Первого марта в Санкт-Петербургском институте истории РАН была защищена докторская диссертация Кирилла Александрова на тему «Генералитет и офицерские кадры вооруженных формирований Комитета освобождения народов России 1943–1946 гг.». В работе исследуется социально-демографический состав Русской освободительной армии (РОА) – вооруженных формирований из военнопленных и эмигрантов, которые сражались в ходе Великой Отечественной против Красной армии. Автор показывает, что ни белоэмигранты, ни бывшие дворяне не были доминирующей силой в РОА, что нет данных о репрессиях в отношении большинства будущих власовцев в довоенном СССР. Это обычное историческое исследование, где на основании широчайшей информационной базы рассказывается, кто, когда и как оказался в рядах русскоязычных частей, воевавших на стороне гитлеровской Германии.
Тема диссертации возмутила отдельных представителей общественности. Помощник депутата законодательного собрания Виталия Милонова Анатолий Артюх попросил прокуратуру провести проверку по факту защиты. Несмотря на то что автор диссертации никоим образом не отрицает, что власовцы воевали на стороне гитлеровской Германии, сам вопрос о том, кем были эти люди и в каких обстоятельствах они принимали решение воевать против своей родины, встретил непонимание отдельных граждан и организаций. Претензии, как правило, звучат примерно так: «Диссертация служит уничтожению памяти о великой Победе, 70-летие со дня которой недавно всенародно отметила Россия» (Михаил Фролов, профессор ЛГУ им. Пушкина, участник войны, цитата по «Фонтанке»).
История знает примеры подобного общественного возмущения. В 1961 г. в Иерусалиме шел процесс над Адольфом Эйхманом, организовавшим отправку в газовые камеры и печи концентрационных лагерей сотен тысяч человек. Большинство журналистов на процессе ужасались деяниям подсудимого, искали в действиях Эйхмана проявление психопатологии, видели перед собой чудовище. В числе прочих по поручению журнала The New Yorker процесс наблюдала Ханна Арендт – один из самых влиятельных философов XX в. и человек очень непростой судьбы. По итогам этих наблюдений она опубликовала серию репортажей, а затем – книгу. Она показала, что действия Эйхмана – а по сути, и всех остальных «рядовых исполнителей» – можно объяснить, оставаясь в пределах вполне нормальной логики. Эйхманом двигали, с точки зрения Арендт, его понимание долга, необходимость исполнять законы, приказы и другие общечеловеческие мотивы. Спокойное совершение преступления возможно при отсутствии рефлексии, размышлений над собственными действиями. Работа по уничтожению людей, как полагает Арендт, перестала отличаться от любой другой работы и выполнялась спокойно, планомерно. Возникающие проблемы (например, нехватка транспорта) успешно разрешались. Даже на процессе Эйхман отказывался оценить свою «работу» и «работу» своих коллег в целом – он без конца рассказывал о том, как сложно было организовать учет, документальное переоформление имущества уничтожаемых евреев, согласовать каждый шаг с местными властями. Арендт показала рутину, которая полностью заслоняла само невероятное преступление, совершаемое Эйхманом. Все просто: долг диктует выполнение приказа, выполнение приказа распадается на мелкие рутинные операции, размышление о том, что происходит в целом, не нужно и невозможно.
Этого ей не простили. Наряду с обвинениями в том, что, показав сотрудничество еврейского самоуправления с подразделением Эйхмана, она возлагает часть ответственности на самих евреев, критики отказались понимать и саму постановку вопроса. Анализ того, как происходило преступление, они приравнивали к его оправданию. Это при том, что Арендт нигде не отрицает, что с юридической точки зрения Эйхман – преступник и должен понести наказание. У нас есть право и обязанность признать его действия преступными и осудить его. Но если мы хотим понять, что происходило и как вообще стала возможной ситуация, когда десятки тысяч европейцев спокойно участвовали в уничтожении миллионов других европейцев, то самое бессмысленное, что мы можем сделать, – это просто сказать «все они были преступниками». Арендт принципиально разделяет задачу юридическую – дать оценку – и задачу философскую или исследовательскую – понять, что же и почему произошло. И говорит о том, что гигантское зло возможно именно там, где прекращается размышление над действиями, где преступление раскладывается на мельчайшие рутинные действия, каждому из которых дается совершенно обычное бюрократическое название.
Диссертация Александрова не ставит моральных проблем такого масштаба. Она рассказывает о тех рутинных событиях, которые были сутью создания вооруженных формирований КОНРа. Осуждение юридическое или моральное – не вопрос исторического исследования. Если бы моральной или юридической стороне вопроса была отведена большая роль, эта работа стала бы философской, юридической или публицистической.
К чему нас призывают те, кто приравнивает объяснение к оправданию, кто считает, что такие исследования не должны проводиться? Они призывают ограничиться осуждением – моральным или юридическим. Но без понимания механики происходившего мы не сможем даже попытаться сделать что-то для того, чтобы такие ситуации не повторились. Книга Арендт в числе прочего серьезно изменила европейские представления о том, что делает государственный служащий, – обязательные тренинги с описанием общих целей и идеологии прокуратуры или налоговой инспекции стали непременной составляющей организационной культуры. Только поняв, как можно было превратить тысячи добропорядочных граждан в соучастников преступления, мы можем попробовать не дать этому преступлению повториться.
Автор – ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге