Измена родины

Мы шли по бульвару де Перолль этого открыточного университетского швейцарского городка, и я рассказывал двум девушкам-студенткам – детям сильно разных народов, что когда-то, почти три десятка лет тому назад, сдавал экзамен по такой строгой дисциплине, как «научный коммунизм», scientific communism. Любую реакцию мог ожидать – квадратные глаза, уточняющие вопросы... Только не такую. Та, которая была российского происхождения, хохотала так, что потеряла способность передвигаться. Это была здоровая реакция здорового мозга. Ведь если задуматься: словосочетание scientific communism – это и в самом деле гомерически смешно. А то, что происходит сегодня на исторической родине студентов, становящихся гражданами мира, тоже или смешно, или страшно, или непонятно. Сколько ни грызи гранит каких-нибудь «сравнительных европейских исследований».

Эти дети свободно разговаривают на нескольких языках, пишут магистерские диссертации на немецком или французском. Только один язык им вообще непонятен. Проще выучить латынь или арамейский, чем найти смысл в мертвом языке, на котором вдруг заговорили на их исторической родине. С использованием двух диалектов мертвых – языка вражды, с лексическим запасом газеты «Правда» времен борьбы с космополитами, и подпорченного вокабуляра scientific communism.

Считается, что, получив образование на Западе, молодой человек должен вернуться на родину и влиться в ряды квалифицированных кадров. Радуя своим бодрым видом и дорогим костюмом тт. Володина, Титова и других ответственных товарищей, вливаясь в унылые ряды сотрудников институтов развития, аппаратов министерств и проч. Но проблема в том, что, перевезя через границу свои знания или, того хуже, принципы, он не может применить их на родине. Например, что делать юристу западной выучки в российском суде? Его же не учили там разговаривать со стервозной и довольно молодой пергидролевой теткой с жуткими представлениями о праве и справедливости, которая метафорически называется «судьей». Им что – называть ее «ваша честь»?

Они перестают понимать свою родину. Но и это еще не все: они уже ее не хотят понимать (если, конечно, попытки описания и понимания не являются частью будущей профессии или способом соискания степени PhD). В их представлении она безнадежна, а менять ее – бесполезно. Язык – формально тот же русский – совершенно незнакомый. Значит, и возвращаться, чтобы искать свое место в системе без правил, бессмысленно.

Да, таких выпускников статистически не слишком много, хотя, пока режим не закрыл границы, их будет становиться больше. Но для того чтобы улучшить качество человеческого капитала в стране, много и не нужно. Пока же происходит утечка (или невозвращение) качественного человеческого капитала, которая пострашнее утечки просто капитала. Он здесь или не нужен, или его качество стерилизуется и снижается самой средой. Которая, как и scientific communism, была бы смешна, если бы не казалась страшноватой.

Быть непонятным, страшным и смешным, причем одновременно, означает быть непривлекательным. И прежде всего для «своих».

Автор – директор программы Московского центра Карнеги